Отработать в медицине 40 лет - уже заслуга, а отработать все эти годы в одном лечебном учреждении - настоящий профессиональный подвиг. Среди выпускников медицинских институтов, которые осенью 1978 года пришли учиться в ординатуру Института хирургии им. А.В.Вишневского, был нынешний руководитель ожогового центра НМИЦХ имени А. В. Вишневского, главный комбустиолог Минздрава России, доктор медицинских наук, профессор Андрей Анатольевич Алексеев. Пришёл и остался навсегда.
О детских мечтах, карьерных сюрпризах, верности профессии и воспитании хорошего врача - в интервью А.А.Алексеева:
- Андрей Анатольевич, это была цель молодого специалиста - работать именно в Институте Вишневского?
- Моей целью было стать хирургом и одновременно заниматься наукой, это возможно было только в Научно-исследовательском институте хирургии имени Вишневского, который в те годы был в ведении Академии медицинских наук СССР.
Кстати, врачом я решил стать ещё в 9 классе, после того, как прочёл замечательную книгу академика Владимира Васильевича Кованова «Призвание». В ней было так увлекательно написано о медицине, что я принял твёрдое решение: буду поступать в медицинский институт.
- Но такая книга не могла попасть в руки школьнику случайно. У вас в семье были врачи?
- Это действительно была случайность. Врачей в нашей семье не было, я первый. Ещё до этой книги я размышлял, кем мог бы стать, учитывая склад характера и интерес к определённым школьным предметам. И вот ответ на вопрос нашёлся.
Отец меня спрашивал: неужели ты крови не испугаешься? А я недоумевал: разве это вообще имеет значение? Моя душа была настроена на работу врачом, и всё остальное казалось неважным.
- Книжная романтика не разбилась о суровую реальность профессии?
- Реальность, конечно, оказалась строже, чем я ожидал, но и романтики достаточно. В мединституте сразу стал заниматься в студенческом кружке на кафедре факультетской хирургии. Затем поступил в ординатуру в Институт Вишневского, а конкурс сюда тогда, как и сейчас, был высокий. Работал много и с удовольствием. Представьте: первый год ординатуры, лето, отпускной период. Мы с моим товарищем-ординатором и со старшим научным сотрудником на целый месяц остались втроём на всё отделение абдоминальной хирургии. Вели больных, проводили две-три операции каждый день, вечером садились за истории болезни, до 10 часов писали, шли домой спать, а утром всё начиналось сначала. Вот это была школа…
И нас - ординаторов - никто не называл «обучающимися». Нам доверяли, воспринимали, как молодых коллег. Мне запомнился случай, когда профессор Георгий Данилович Вилявин предложил мне сделать самостоятельно резекцию желудка, сказав: «Я тебе помогу». Операция, конечно, шла очень долго, и ноги у меня дрожали, и пот по спине стекал, но я знал, что рядом со мной профессор, и всё будет хорошо.
- Это была первая в вашей практике самостоятельная операция?
- Нет, первую операцию я выполнил, ещё будучи студентом 4 курса на врачебной практике в больнице Загорска. «Скорая» привезла девушку с острым аппендицитом, и я получил команду оперировать. Естественно, рядом со мной стоял опытный хирург, но аппендэктомию пациентке я выполнил сам от начала до конца. Я был страшно горд, буквально летал от восторга! Наверное, такого ощущения счастья у меня не было никогда больше.
- Как произошло, что вы из абдоминального хирурга превратились в комбустиолога? Возникла производственная необходимость? Или появился интерес к новому направлению?
- Должен сказать, что в 1980-е годы не все воспринимали комбустиологию всерьёз, как самостоятельную область хирургии. А директор Института Михаил Ильич Кузин, врач-фронтовик, к ожоговой хирурги относился очень серьёзно, и хотел, чтобы это направление в клинике было таким же мощным, как и другие. Он бывал в зарубежных клиниках, смотрел, как там работают ожоговые отделения, и очень увлекательно потом об этом рассказывал. У меня после его рассказов появилось ощущение, что это очень интересное и перспективное направление с точки зрения науки. И я начал читать всё, что публиковалось по ожоговой травме. А в комбустиологии именно в середине 1980-х годов произошёл технологический порыв, появились абактериальные методы лечения, специальные флюодизирующие кровати для ожоговых больных. Не надо ничего придумывать: бери, внедряй и работай.
- И вы решили сменить вектор профессии?
- Да, но обстоятельства благоприятствовали этому. По окончании ординатуры я сразу поступил в аспирантуру. Защитив кандидатскую диссертацию по хирургическому лечению язвенных стенозов, получил приглашение на должность младшего научного сотрудника в ИХВ. Для меня это было то же самое, что должность профессора: молодым кандидатом наук попасть на работу сразу в академический институт хирургии - верх мечтаний.
И в это же время меня пригласили стать ассистентом на курсе ожоговой травмы Центрального института усовершенствования врачей, который в те годы располагался на базе Института Вишневского. Так я оказался в комбустиологии.
- Сожаления были хоть раз в жизни?
- Сожалений не было. А сложности поначалу, конечно, были. 28-летний ассистент курса должен был преподавать уже опытным врачам, а это, как вы понимаете, очень непросто. Нужно было не изображать преподавателя, а быть им. А с другой стороны, мои старшие коллеги по ожоговому центру исподволь проверяли меня, умею ли я что-то делать или только говорить? Так что приходилось делом доказывать, что я не теоретик, а уже более-менее опытный хирург, а в вопросах осложнений ожоговой травмы со стороны желудочно-кишечного тракта, как оказалось, вообще был самым знающим. Через три года меня пригласил к себе М.И.Кузин, который, как выяснилось, за мной наблюдал всё это время. Расспросил о моих планах. Я тогда хотел заниматься реконструктивно-пластической хирургией после ожоговой травмы и уже осваивал азы микрососудистой хирургии, работая с операционным микроскопом. И вдруг директор Института говорит: «Пластическая хирургия подождёт. Вот вам на выбор темы для докторской диссертации. Даю два года на то, чтобы диссертацию написать и защитить».
Я выбрал тему «ожоговый сепсис» и стал собирать материал для научной работы, при этом, конечно, продолжая работать врачом и преподавателем. Пока я готовил докторскую, руководить Институтом пришёл академик В.Д. Фёдоров. И, как потом выяснилось, тоже за мной наблюдал. В декабре 1989 года Владимир Дмитриевич приглашает меня к себе и задаёт те же вопросы, которые задавал Михаил Ильич: о планах, об интересах. Выслушал и говорит: «Предлагаю вам стать заведующим ожоговым центром. Придётся тяжело: руководить отделением и дописывать диссертацию будете одновременно». С 10 января 1990 года по настоящее время я работаю в этой должности.
- Андрей Анатольевич, ваши научные проекты и планы развития ожогового центра к сегодняшнему дню уже все реализованы?
- Планов и идей по-прежнему много. К сожалению, есть проблемы, которые не позволяют мне их реализовать настолько быстро, как хотелось бы. В частности, наше научное направление по разработке современных методов лечения ожоговой травмы на основе клеточных технологий обещает дать результаты, без преувеличения, революционные.
Кроме этого очень важным направлением считаю реабилитацию больных, перенесших ожоги. Этим людям зачастую требуется не просто восстановление в медицинском плане, но также серьёзная психологическая и социальная реабилитация, помощь в приобретении новых профессий. Пока специализированных реабилитационных центров данного профиля у нас в стране нет, надо заниматься их организацией.
И третье, что хотелось бы успеть - обновить здание нашего Федерального ожогового центра, так как после его ремонта и реконструкции прошло уже немало времени. Есть поддержка этой идеи со стороны директора Центра Вишневского Амирана Шотаевича Ревишвили. Статус центра диктует такую необходимость: к нам со всей страны поступают самые тяжёлые пациенты с обширными ожогами, от 30 до 90% поверхности тела. Современные медицинские технологии, которыми мы пользуемся, требуют соответствующих «бытовых» условий для их применения.
- Работая с ожоговыми больными, вы и ваши коллеги ежедневно видите настоящие людские трагедии в их невероятном проявлении. Можно ли к этому привыкнуть?
- Привыкнуть можно, стать равнодушным - нет. Душа не черствеет. Было несколько случаев, когда к нам приходили работать молодые врачи, и через два-три месяца уходили, понимая, что комбустиология не их область. Не выдерживали психологически. Но в основном у нас все сотрудники постоянные.
Нам всегда искренне жаль наших пациентов, мы очень переживаем за каждого из них. Люди, которые лежат у нас месяцами, становятся нам родными. Этому не учат в институте, ты учишься этому сам.
- Японцы считают, что нужно каждые пять лет менять если не профессию, то место работы. Вы сорок лет работаете в одних стенах и в одном коллективе. В чём причина такого постоянства?
- Когда я стал доктором наук, сразу несколько фармкомпаний пригласили меня перейти к ним и заниматься бизнесом. Это было очень привлекательно с финансовой точки зрения, но не имело никакого отношения к практической медицине. Понял, что не смогу, а главное - не хочу. Это будет работа, на которую я буду приходить исключительно ради денег, но не ради дела, которому хочется служить.
Возможно, для молодых людей мой пример станет убедительным. Я очень рад тому, что всю жизнь проработал на одном месте - в Институте Вишневского.